На второй день после того, как они похоронили Филиппа, он понял, что София тоже умирает. В первый день, когда он привез ее домой, она ела с большой неохотой. Потом ее можно было накормить лишь силой. Дальше она перестала есть и пила воду только когда о начинал настаивать.
Это должно было произойти – кто-то должен был нарушить ее молчание. К сожалению, таким человеком оказалась Ирена. Наверное, ей надоело, что дом превратился в усыпальницу, что Диане нельзя было топать, кричать и смеяться, потому что София не могла выдержать громких звуков. Дом стал тем самым адом, в котором жили племянники после того, как родилась Диана, но Ирена, почему-то отказывалась жить в этом кошмаре.
После, когда Софии уже не было рядом, Ирена призналась в том, что не хотела говорить лишнее при малышке, но ее обманула видимая пассивность племянницы. Со стороны и вправду казалось, что София уже ничего не слышала, а если и слышала, то вряд ли понимала. Как выяснилось позже, наружность была обманчивой.
Слова о том, что Филипп, в какой-то мере виноват сам, разбудили все то, что дремало или, вполне возможно, даже умирало вместе с Софией.
– Если бы он согласился подождать, а не торопился. Кому он хотел доказать…
Глухой и хриплый голос прервал ее, и Ирена повернулась к Софии, лежавшей на диване в гостиной – Шерлок настаивал на том, чтобы ее не оставляли в одиночестве.
– Это ты виновата, – с жутким хрипом заговорила София, преодолевая боль в горле. – Это дядя виноват. Я вас ненавижу. Ненавижу!
Ирена остолбенела, приложив руку к животу и инстинктивно защищая своего младшего ребенка. Шерлок отложил газету, и даже маленькая Диана перестала шуршать бумажным пакетом, с которым она увлеченно играла в последние десять минут.
– Это все из-за вас, – продолжала София. Ее дыхание было прерывистым и нездоровым. – Он умер! Он из-за вас умер, из-за вас, все это вы виноваты. Вы его не любили. Ты его била, ты била его, ты делала ему больно, ты обзывала его! А он лежал прямо на полу, и ему было очень больно, а ты кричала и обзывала его, я все помню, я никогда это не забуду! Я тебя ненавижу! Ненавижу вас всех! Ты оставил нас, мы тебе не нужны. Ты любишь только Диану, а нас никто никогда не любил. Никто нам не верил, а он был не виноват! Не виноват, это все другой мальчик, я знаю. А ты не верила ему, ты ударила его, ты кричала на него! Я теперь вас тоже не люблю и никогда не буду с вами жить. Я лучше умру, как Филипп!
Ирена шлепнула ее по щеке, заставив замолчать.
– Думаешь, мне не стыдно за то, что я так себя вела? – прошептала она. – Но почему ты такая злая, София? Почему не хочешь нас простить?
Шерлок поднялся с кресла и направился к племяннице – ему не хотелось, чтобы жена еще раз ударила ее.
– Не трогай ее, – сжав плечо Ирены, сказал он. – Пойдем, София. Расскажи мне, что на самом деле было. Чему мы не поверили?
Он хотел взять ее за руку, но она метнулась в сторону, словно боясь, что он может ее обжечь.
– Теперь поздно. Он не узнает.
Ее голос звучал по-старчески – уверенно и в то же время безнадежно.
С этого момента начались самые длинные сутки в его жизни. Взорвавшись и выпустив всю злость, копившуюся долгими неделями, София снова сникла, но на сей раз, она стала угасать по-настоящему. Ему показалось, что изменился сам оттенок ее кожи, что ее дыхание стало еще более тихим, а потухший взгляд лишился последних крупиц осмысленности. Она просто лежала на диване, не предпринимая попыток подняться или уйти. Несколько раз, когда они не успевали вовремя отреагировать, Диана подбегала к ней и начинала тянуть за руку, пытаясь вовлечь в свои игры, но София даже не смотрела на нее. Ей было все равно.
Утром следующего дня стало ясно, что она держит свое слово. Сказав, что она не будет жить с ними, София не шутила и не пыталась поймать их на детский шантаж. Она полностью остыла, и жизнь стала покидать это крохотное тело.
К обеду перепуганный и раскаивающийся Шерлок опустился рядом с ней и взял ее изувеченную и перебинтованную ладонь в свои руки.
– Что мне сделать? Что сделать, чтобы ты нас простила? Скажи, чего ты хочешь, и я выполню любое твое желание. Клянусь, я все сделаю, только не умирай.
Его слова не встретили отклика, и, посидев так некоторое время, он был вынужден подняться и уйти. За кухонным столом его ждала Ирена, которая пила остывший чай и грызла высохшее печенье. Вид у нее был подавленный и даже виноватый.
Когда он вошел, она подняла глаза и встретилась с его взглядом.
– Не получилось? – спросила она.
Говорить не хотелось, и он просто покачал головой. Она продолжила:
– Я знаю, что мы должны сделать. Нам нужно пригласить Эмму, чтобы она пожила здесь с нами в грядущие выходные. Только так можно вернуть Софию.
– А почему ты не хочешь попытаться сделать хоть что-нибудь?
– Потому что я жду ребенка и у меня уже есть маленькая дочь. Я не могу отдавать все свое время Софии, понимаешь?
Шерлок покачал головой:
– Ты просто не хочешь, хотя мне кажется, что так было бы разумнее. Воспитание Софии доверили нам, и именно мы несем ответственность за ее жизнь, а Эмма не имеет к ней отношения.
– Но у нее получается, разве ты не видишь? Эмма справляется лучше, чем я. Пусть мне и нелегко это признавать, но я хочу остаться честной с тобой. Теперь уже поздно добиваться любви Софии, нужно признать, что мы проиграли. Обидно, конечно, но это сейчас и не важно. Главное, чтобы ей стало легче.
– Тебе плевать, станет ли ей легче, ты просто хочешь от нее избавиться.
Ирена встретила эти слова вполне достойно, со спокойствием, которого он от нее не ожидал.