Грустная девочка - Страница 20

Пока она старательно приводила мысли в порядок, ее ровесницы крутили летние романы, приносили шоколадные плитки от своих ухажеров, покупали новые платья и ездили за город на выходные. Все это оставалось за пределами кухни, и Эмма находила свое собственное наслаждение в уединенности и замкнутости выложенных белым кафелем стен. Шумная жизнь оставалась за пределами слышимости, оставляя лишь тишину и бездумную несложную работу.

Едва научившись ценить эти блага, Эмма с удивлением обнаружила, что ее новому мирку грозит опасность – записка от Мартина всколыхнула затихшие аккорды ее души, и она со вздохом признала, что хотела бы ответить согласием. Мэйлин, как обычно, ни на чем не настаивала – она лишь передала послание, улыбнулась и предложила ей выпить чаю с печеньем.

Продумав два дня, Эмма решила, что должна завершить начатое – просто отмолчаться и подождать, пока он окончательно обидится и охладеет к ней. Она продолжала ходить на работу и старательно избегала знакомых мест вроде булочной лавочки и газетных киосков, возле которых она виделась с Мартином в прежние времена. Августовские дни постепенно плавились в календаре, подходя к завершению, и ей казалось, что совсем скоро по тротуарам полетят сухие листья, открывая новый сезон. Так можно поставить точку и отпустить все то, что осложняет жизнь. По вечерам она находила спасительную тишину на кухне, перемывая тарелки в полной безмятежности и апатии. Вторая работа превратилась для нее в нечто вроде утренних пробежек – она с трудом заставляла себя отправляться на кухню, но едва взяв в руки мочалку, уже не могла остановиться или представить себе другое занятие. Какая ирония! Может быть, это и есть ее истинное призвание?

Идиллические настроения разбились в самом конце августа, когда в заднюю дверь настойчиво постучался какой-то нахал. Поначалу Эмма решила сделать вид, что внутри никого нет, но стук повторялся раз за разом, пока не вывел ее из себя окончательно. Она оставила свои тарелки, сняла перчатки и решительно направилась к двери, чтобы задать трепку непонятливому гостю.

Возникший на пороге Мартин мигом растворил все мысли в душном и тяжелом воздухе.

– Добрый вечер, Эмма, – глядя себе под ноги, промямлил он.

– Говори, зачем пришел, или уходи сейчас же, – холодно сказала она, радуясь тому, что он не смотрел ей в лицо.

– Пришел, чтобы помочь тебе отмыть большие кастрюли и жирные противни.

– Я прекрасно справляюсь сама.

– Да брось, денег я за свою помощь не возьму. Никто не узнает, поверь.

Она отступила на шаг, окидывая его беглым взглядом. Потертые брюки без подтяжек, серая рубашка с закатанными рукавами, пыльные сандалии. Его внешний вид соответствовал словам, и это почему-то побудило ее уступить.

– Хорошо, только учти, что второго фартука у меня нет.

– Тогда ты можешь отдать мне свой, – невозмутимо предложил он, продолжая изучать заасфальтированную поверхность, стелившуюся до самого порога.

– Это еще почему? – возмутилась она.

– Потому что ты здесь живешь, а мне еще ехать до дому на трамвае.

Отсутствие романтики и слезливых обвинений также подействовало отрезвляюще и вместе с тем положительно.

– Ну, и отлично, – согласилась она, развязывая затянутые в узел тесемки за своей спиной. – Все сковородки и противни лежат в дальнем правом углу, возле входной двери. Мочалку найдешь на шкафу, там же, где и порошок.

Он ничего не говорил и не задавал вопросов. Мартин ушел, едва справившись с противными чугунными посудинами. Затем он пришел еще раз, и еще раз. И продолжал приходить каждый день. Когда дошло до пятницы, она поинтересовалась, придет ли он в субботу, на что он ответил:

– Нет, в субботу у меня другие дела.

– Жаль. Думаю, Присцилла была бы рада твоей помощи, – улыбаясь, сказала она.

– Придется разочаровать ее. Что поделать, жизнь несправедлива, – пожал плечами он, прежде чем снять фартук через голову. – Я приду в понедельник.

Потом он не спеша повесил фартук на крючок, снял перчатки и стряхнул невидимые крошки со своих темных брюк.

– До понедельника? – сама не зная, как у нее это вырвалось, спросила она.

– Да, до понедельника, – не меняясь в лице, кивнул он.

Странная жизнь пошла – дети, к которым она рвалась всей душой на выходных, не были ее детьми. Мужчина, которого она стала ждать будними вечерами, не был ее мужем или женихом. К чему можно прийти с такой жизнью?

Единственное, что оставалось неизменным и держало ее как якорь – ночные разговоры с Мэйлин. Подруге она могла признаться во всех своих мысленных грехах, смутных догадках и тайных опасениях.

Вернувшись в комнату тем же вечером, она дождалась Мэй и обо всем ей рассказала.

– Я не понимаю, зачем он приходит, – поделилась она, наблюдая за тем, как Мэйлин раскрывает подаренный Паулем шоколад.

– Если бы я знала тебя чуть хуже, то непременно решила бы, что ты просто ждешь, когда я скажу тебе: «Ах, милая, это же и идиоту ясно – он приходит, чтобы побыть рядом с тобой». – Мэйлин вручила ей кусочек плитки, а потом облизнула самые кончики пальцев. – Но поскольку я знаю тебя не первый день, позволю себе предположить, что ты действительно не понимаешь очевидных вещей. Итак, Эмма, вот что я думаю: Мартин пытается донести до тебя свои намерения. Он не собирается тебя бросать, вот и все.

– Если так, то я должна рассказать ему про Софию и Филиппа. Это очень важная часть моей жизни, так что я не могу оставить ее в стороне.

– Поступай, как знаешь, – отламывая и для себя небольшой квадратик шоколада, покачала головой Мэйлин. – Однако я не верю, чтобы эти детки были действительно так важны. Нет, стой, я неправильно выразилась. Я не верю, что эти детки у тебя надолго. Ты просто помогаешь их тетечке по выходным, вот и все. Когда ваша мученица Инесс разродится, эта самая Ирена найдет другую постоянную прислугу, и тогда ты уже будешь не нужна в том доме.