Грустная девочка - Страница 80

Мраморное надгробье с фотографией под стеклянной пластиной. Это не могло быть могилой Филиппа, потому что ему еще слишком рано лежать в земле. Эмма не верила своим глазам, хотя осознание смерти мальчика пришло в ее разум уже очень давно. Эта мерзлая земля не могла прикрывать ребенка, которому нужно было еще так много успеть сделать. Это надгробье не могло принадлежать ему, потому что одной мраморной глыбы было недостаточно, чтобы удержать его.

Эмма подошла к плите, и, не снимая перчатки, счистила ладонью снег с гладкой поверхности.

Ему было всего двенадцать лет, и он навсегда останется таким. София перерастет своего брата, станет мудрее, умнее и рассудительнее. Она будет самостоятельной и сильной, а он так и останется импульсивным, эмоциональным и ненормально одиноким ребенком, лежащим под тяжелым камнем. Так не должно быть – он должен был проходить все первым, как это было до сих пор. Он первопроходец, защитник и эталон для своей маленькой сестры – именно Филипп должен был постигать все премудрости жизни, чтобы потом показать и объяснить все Софии.

– Прости меня, – прошептала она. – Я должна была быть рядом.

Конечно, она не была обязана следить за этими детьми. Это не включалось в ее задачи – она вообще ничего им была не должна. Но сейчас, столкнувшись с холодным и упрямым фактом, глядя на эту могилу и осознавая, что Филипп действительно похоронен, Эмма начинала понимать в полной мере то глубокое и неистребимое чувство вины, которое пожирало Шерлока.

– Прости нас всех, пожалуйста. Мы тебя не понимали и не старались остановиться, а тебе это было так нужно. Взрослые так устроены – они редко видят что-либо кроме собственной правоты. Ты научил нас тому, что иногда мы тоже способны ошибаться, но этот урок оказался очень жестоким. Мы будем любить и помнить тебя. Спасибо тебе за ту боль, которая сделает нас умнее. Я надеюсь, что никто из нас этого не забудет и не посмеет закрыть глаза на то, что произошло с тобой.

София ждала ее в машине, и Эмма знала, что малышка следит за ней сквозь стекло и кованые решетки забора. Нужно было возвращаться. Она отошла от могилы и зашагала к Ирене.

– Вы не виноваты, – едва она приблизилась к ней, Ирена заговорила первой, проявив при этом удивительную бестактность вкупе с проницательностью. Необычным было и то, что ей удалось скомбинировать две вещи, которые совершенно не сочетались.

– Отчасти все мы виноваты.

– Что вы могли сделать? В той ситуации я могу представить только то, что вы поехали вместе с ними как сопровождающий взрослый, вот и все. Филипп все равно бы умер по дороге, и вы, возможно, к нему бы присоединились. К чему такие жертвы? Вы гораздо нужнее живая, чем мертвая.

Они шли рядом, шаг в шаг, постепенно подходя к машине и переговариваясь на ходу.

– Спасибо, – искренне поблагодарила ее Эмма. – Мне хотелось бы также хоть чем-то облегчить вашу боль.

– Это очень мило, но невозможно. Просто невозможно. Сейчас поедем домой, и поговорим об этом подробнее.

Когда Эмма и София вернулись в городок, Шерлока в доме не оказалось. Ирена встретила их в компании Дианы, сразу же сообщив, что ее муж снова вышел на работу. Ничего удивительного в этом не было – шла почти середина января, пора бы уже вернуться к нормальной жизни. Однако дом до сих пор был тихим, словно погруженным в спячку. Необычный контраст сразу же бросался в лицо, заставляя Эмму задуматься о том, как выглядел дом ее детства. Когда Филипп и София жили у своего дяди, их присутствие ощущалось, даже если они просто сидели в своей спальне. Неуловимая жизненная энергия наполняла каждую комнату и помещение, она сквозила во всем. Теперь в доме был мертвый порядок – все лежало на своих местах, а воздух казался застоявшимся и холодным. Ирена не могла заполнить этот дом без них. Потом они поехали на кладбище – хозяйка сама предложила это, понимая, что они поступили нехорошо, похоронив Филиппа и не сообщив ничего Эмме. Исправить это было нельзя, но показать место, где лежал мальчик, стоило.

А сейчас они сидели в гостиной так же, как когда-то Эмма сидела с Шерлоком в их первую встречу. Софию отправили наверх, чтобы она выбрала лучшие вещи, которые хотела бы взять с собой.

– Я знала, что вы ее заберете. Это правильно, хотя, признаюсь честно, мне бы не хотелось ее отпускать. Можете не верить, но я люблю их обоих. Я бы и сама не поверила, потому что никогда об этом не задумывалась. Все как-то времени не было. Но я никогда не желала им зла, поверьте.

Эмма думала о том, что ей стоило подняться с Софией, поскольку оставлять ее одну в спальне, где они жили вместе с братом, было слишком опасно. Однако серьезные и полные горечи слова Ирены отвлекли ее от этих мыслей.

– Вы, наверняка, внутренне считаете меня виноватой. Не спорьте, я и так это знаю. Боже мой, я ведь и сама виню себя во всем. Я была эгоистичной и капризной идиоткой, думала только о своем будущем ребенке. – Эмма уже и не помнила, знала ли она о беременности Ирены. Возможно, она слышала об этом впервые, а потому слова заставили ее даже вздрогнуть. Ирена тем временем продолжала: – Если бы не я, они ни за что не сели бы в тот проклятый автобус и сейчас все было бы хорошо. Я должна была оставить им место или отказать своим родителям, сказать, чтобы они не приезжали. Но я… я не могла этого сделать. – Тут она опустила голову, и Эмма поняла, что сейчас Ирена заплачет. В подтверждение этих ожиданий ее голос действительно задрожал. – Я не привыкла отказывать им в чем бы то ни было. Они обижаются на меня за то, что вышла замуж за Шерлока и оставила их одних, я всегда чувствую перед ними свою вину. Я всегда пытаюсь доказать самой себе, что не зря поступила так, что я действительно должна была выйти замуж за человека, которого так сильно люблю, но всякий раз случается что-то, чего я не могу предусмотреть. Они говорили: «Вот видишь, он повесил тебе на шею своих племянников. Разве так поступают любящие мужья?», а я пыталась закрыть уши и не верить им. И все-таки их слова отравили меня, ведь я, сама того не понимая, начала верить этому. Я начала винить детей. Да и разве только в этом моя вина? Есть еще много чего. Та вывеска, к примеру…