Грустная девочка - Страница 57

– Он стоял и ухмылялся, представляешь? – жаловалась она прямо за обедом, пользуясь тем, что вся семья собралась за одним столом.

Зная о том, что он должен поддержать жену в воспитательном процессе, Шерлок постарался скрыть свое веселье и повернулся к Филиппу с логичным вопросом:

– Зачем ты это сделал?

Филипп лениво отодвинул от себя тарелку и поднял глаза:

– Можно подумать, что я кого-то убил.

– Человек вложил в это деньги, потратил много времени и сил вовсе не для того, чтобы какой-то поганец потом все испортил, – назидательно продолжил Шерлок, уже чувствуя отвращение к самому себе. – Тебе нужно будет извиниться. Мы не можем покрывать тебя в этом преступлении.

– Ну и ладно, – почти безразлично пожал плечами Филипп. – Делайте что хотите.

– Если ты объяснишь мне причины, по которым тебе пришло в голову сделать это, то, возможно, мы найдем другой выход.

– Я решил, что будет весело.

Шерлок даже развел руками, явно потерявшись от такой наглости. Никакого стыда Филипп не испытывал, да и вообще ему было все равно.

– Ты понимаешь, что испортил человеку все настроение, спровоцировал ненужные расходы? А что если, исправлять это придется мне? – Позабыв о том, что сам не далее, чем две минуты назад находил рассказ жены смешным, Шерлок уже начал злиться. – Представляешь, сколько стоит новая вывеска? И кто заработает эти деньги? Ты?

Филипп вздохнул:

– Может, и я.

– И как же это, интересно мне знать?

– Посмотрим.

– Пока ты будешь смотреть… Черт, теперь я понимаю, почему Ирена так злится на тебя. После обеда мы с тобой вместе должны будем пойти в этот салон и во всем признаться.

– Ладно.

– И это все? Подумай, что ты скажешь, там одним «ладно» не отделаешься. Тебе нужно будет извиниться и принять на себя все последствия.

Обед завершился в молчании, и только София изредка шмыгала, нарушая тишину. Поначалу он подумал, что она заплакала, но на ее лице не было слез, и она оставалась совершенно спокойной, словно ее вовсе не волновало то, что происходило за столом.

Выговоры, жалобы и даже шантаж – все это пришлось выслушать вместе с Филиппом. Никто и не говорил, что будет легко, но сейчас Шерлок терял терпение, понимая, что всего этого можно было избежать, если бы его племяннику не вздумалось разрисовать чертову вывеску.

Выждав примерно полчаса постоянных причитаний, Шерлок воспользовался секундной передышкой и заверил, что готов возместить все убытки. Это вывело разговор в новое русло, и еще через полчаса они пришли к выводу, что Филипп будет приходить в салон еще две недели – он будет мыть полы, протирать пыль и расчищать снег на дорожке, ведущей к двери.

Шерлок ожидал, что племянник начнет возмущаться и оправдываться, но он лишь стоял, не говоря ни слова. Это поведение должно было его озадачить или хотя бы насторожить, но злость, досада и разочарование заглушили все прочие чувства, так что он не обратил особого внимания на пассивность Филиппа.

Даже многочасовые перелеты не утомляли его так, как вымотал один разговор, во время которого ему пришлось раз десять приносить извинения и выслушивать одни и те же слова.

«Все воскресенье было безнадежно испорчено», «А сколько денег мы потратили на художника!», «Теперь мой салон вызывает только смех, а ведь я вложил в него столько денег», – старый приятель не уставал расписывать в красках размеры и тонкости понесенного им ущерба.

Домой они возвращались пешком, в полном молчании и без настроения. Шерлок боялся заговорить с Филиппом, зная о том, что стоит ему сказать хоть слово, и он уже не сможет остановиться. Ему не было известно, насколько сильно Филиппу досталось от Ирены, но его удар явно оказался бы куда больнее. Поднимать руку на племянника ему не хотелось, и дабы позже не мучиться совестью, Шерлок старательно боролся с желанием начать неприятный разговор.

Ирена открыла им дверь в одиночестве – София осталась в своей комнате. На это тоже стоило обратить внимание, но у него уже ни на что не оставалось сил. Он чувствовал себя раздавленным, сердитым и абсолютно беспомощным человеком, об которого только что вытерли ноги.

Не принимая ванну и даже не пожелав поужинать, он отправился прямиком в спальню, где улегся на постель и долго думал, глядя в потолок. Что нужно сделать, чтобы Филипп научился жить, как нормальный человек? Неужели слишком поздно? А что будет дальше, если оставить все, как есть?

Только когда Ирена вошла в спальню и включила свет, Шерлок осознал, что пролежал до самой ночи, не поднимаясь и почти не двигаясь.

– Дела совсем плохи? – тихо спросила она, усаживаясь перед зеркалом и распуская волосы.

– Нет. Он сам отработает все деньги, так что, может быть, чему-то и научится.

Она улыбнулась:

– Вот видишь, не все так страшно. Просто ты устал.

– Наверное.

– Тогда, возможно, мои новости будут не к месту, но я больше не могу терпеть. Честное слово, я уже пожалела о том, что завела разговор о вывеске. Я просто думала, что ты должен знать обо всем, что происходит, и не ожидала, что ты так рассердишься.

Он уселся на постели и, желая переменить тему, спросил:

– Так о чем ты хотела поговорить?

Ирена сделала глубокий вдох, и радостное выражение не сходило с ее лица.

Почему-то слова не потребовались – он и так понял, что она хотела сказать. Ее тщательно скрываемая гордость, почти триумфальная улыбка и взволнованная дрожь ладоней сообщили ему все необходимые новости.

Еще более удивительным было то, что она почувствовала это.

– Десять недель. Ты не представляешь, как много сил мне потребовалось, чтобы не сваливать тебе не голову все мои подозрения. Промучилась примерно месяц, и вот, только на прошлой неделе доктор сказал точно.